Однажды ночью банда Кумасиро решила наведаться в нелегальный бордель. Женщин Кумасиро презирал как существ низших и немощных, но делать было нечего, и он согласился. Одна из проституток провела его в свою комнату. Когда она стала льнуть к нему, Кумасиро ощутил приступ отвращения.

– Что это? – спросила она, сжимая его вялый член. – Дохлый уж? – Заметив неприязненное отношение к ней, она задумала уязвить его скабрезными шутками. – А что, твой меч такой же тупой?

В ответ на оскорбление Кумасиро ударил шлюху наотмашь по лицу. Та взвыла. Дверца внутри Кумасиро распахнулась: возбуждение и острота чувств снова потрясли его. Он принялся избивать женщину. Та сопротивлялась, но ему удалось подмять ее под себя и овладеть ею. С каждым толчком он сжимал горло жертвы все сильнее и сильнее, а в миг кульминации лишил ее жизни и взревел в исступлении, поглотив ее дух.

Воспоминание еще стояло у него перед глазами, когда он вернулся к своей нынешней жертве – Истинному Благочестию.

– Готов признать свое предательство или хочешь еще помучиться?

У бледного как смерть, стонущего от боли монаха как будто не осталось сил сопротивляться, но он все же выдохнул:

– Госпоже Рэйко я ничего не сказал.

– Злая сила засела в нем крепче, чем в его сестре, – сказал доктор Мива. Ясуэ хватило и легкой пытки, чтобы сознаться, что план их побега разработал брат. – Придется прибегнуть к более действенным средствам.

Мива позвал помощниц – двух молодых монахинь, которые развязали монаха и уложили в ванну, стоящую на углях. Пока монахини зажигали в жаровне огонь, Мива не сводил с них алчущего взгляда. Кумасиро втайне пожелал, чтобы всех женщин изгнали из храма. Горький опыт научил его видеть в них корень всех бед.

За пять лет, прошедших с убийства в борделе, он задушил еще трех проституток, после чего судья вынес ему обвинение как убийце-рецидивисту. Сидя в тюрьме в ожидании суда, Кумасиро уверовал, что смерть женщин возмутила бакуфу больше остальных. "Если бы не женщины, смертного приговора можно было избежать", – подумалось ему тогда. Впоследствии порядки Черного Лотоса окончательно утвердили его в мысли о вреде женщин и блуда. Кумасиро ненавидел настоятельницу Дзюнкецу-ин, которая перебывала в постели у всей сектантской верхушки, чем вызвала множество распрей и осложнила его труд по поддержанию дисциплины. Остальные бесстыдства настоятельницы раздражали Кумасиро не меньше – ему надоело вечно их покрывать. К тому же ее заигрывание с покровителями тоже мешало делу. Кумасиро подумал о полицейском Ояме, и в нем закипела ненависть.

Единственная польза, которую принес им Ояма, заключалась в уничтожении доносов на секту и его приказах, согласно которым младшие полицейские чины держались подальше от Черного Лотоса. Однако эта польза сводилась к нулю дурными наклонностями Оямы, которые принесли множество бед храму, и не только. Совсем недавно, на днях, Кумасиро подкараулил его возле домика, избранного Оямой местом своих порочных свиданий.

Он велел полицейскому оставить монахинь в покое, но тот отказался. В разгар ссоры, когда вместо слов пошли в ход кулаки, их заметила сирота Хару, выходящая из домика. Кумасиро был уверен, что она донесет об увиденном полиции. Зная его прошлое, те могли запросто решить, что именно он прикончил Ояму... и Тиэ. Сиделка слишком много знала и видела за время жизни в секте, а потому сделалась опасной свидетельницей. Кумасиро был рад, что Тиэ и Ояма исчезли с его пути, но оставались и другие, вроде Хару и Истинного Благочестия.

Монах лежал в ванне по шею в воде, над которой по мере нагрева начал клубиться пар.

Его запавшие глаза выражали душевную муку и ужас перед пыткой. Распухшими, с запекшейся кровью губами он бормотал:

– Умоляю, помогите, выпустите меня отсюда...

– От жара его дух очистится, – просипел доктор Мива с едва скрываемым вожделением.

Кумасиро обратился к монаху:

– Не сознаешься – сварим заживо. – Он распалился не меньше Мивы, чувствуя, как магическая дверца приотворилась. – В последний раз спрашиваю: что ты рассказал госпоже Рэйко?

От воды повалил густой пар. По мере нагрева Истинное Благочестие извивался и выл, его кожа стала пунцовой. Но вот он рванулся из ванны, ушел с головой под воду и вынырнул, хватая ртом воздух.

– Хорошо, я сознаюсь! – вскричал он навзрыд. – Я рассказал про подземные туннели, про обработку послушников и про свою убитую сестру!

Выходило серьезнее некуда. Бонза начал опасаться, что госпожа Рэйко будет и дальше встревать в дела секты и, хуже того, привлечет на свою сторону мужа. Придется ему, Кумасиро, заняться женой следователя вплотную.

– Я ведь все рассказал, пощадите! – умолял пленник.

– Помогло лекарство, – отозвался довольный Мива. – Можно его вынимать.

– Обещаю, что никогда больше не заговорю с чужаком! – обрадованно всхлипывал монах.

– Не спеши, – сказал Кумасиро Миве. – Он не оправдал нашего доверия. Подбавьте-ка жару.

Видя, как помощницы Мивы отправились исполнять указание, Истинное Благочестие закричал:

– Нет! Стойте! Не надо!

Но Кумасиро был неумолим. Он был призван защищать интересы Черного Лотоса, с которым отождествил себя с первого дня в храме.

Сначала, когда его клан условился с бакуфу сохранить ему жизнь, принудив постричься в монахи, Кумасиро переживал бессильную ярость. Святошески мирный уклад казался ему хуже пытки, но смерти он хотел еще меньше, а потому отправился в монастырь Черного Лотоса, выбрав его наобум. Вскоре по приезде первосвященник Анраку вызвал Кумасиро для личной беседы.

Он сидел на возвышении в комнате без окон, украшенной золотыми статуями Будды и резными цветами лотоса, освещенной лишь тусклым пламенем свеч и курильниц, чадящих так сильно, что Кумасиро едва видел собеседника. Анраку произнес зычным голосом:

– Знаешь ли, о доблестный самурай, зачем ты здесь?

– Иначе меня ждала бы казнь. – Кумасиро опустился на колени, досадуя на въедливый дым и высокопарный тон.

Сумрачная фигура Анраку разразилась гулким смехом.

– Настоящая причина не в этом. На то была моя воля, чтобы ты попал в Черный Лотос и стая моим учеником.

От дыма мысли Кумасиро спутались, а гипнотический голос Анраку усыпил его здравый смысл.

– Почему именно я? – спросил Кумасиро, заинтересовавшись против ожидания.

– В тебе есть пустота, которую ты можешь заполнить лишь отнимая жизни, – ответил Анраку. – Деяние это дарует тебе ощущения, которых ты лишен в обычное время. Этих ощущений ты жаждешь так сильно, что готов ради них рисковать собой.

– Откуда вы знаете? – поразился Кумасиро. – Я никому об этом не рассказывал.

– Я заглянул в твою душу издалека, – произнес Анраку нараспев. – Сутры Черного Лотоса описывают истинный путь к просвещению как совокупность многих путей, каждый из которых предназначен отдельному человеку. Твой удел – убивать. Раз за разом поглощая жизни, ты становишься ближе к нирване.

Откровение привело Кумасиро в экстаз. Невероятно: его одержимость обернулась благословением! Может, и приход сюда был неслучаен...

– Станешь моим учеником, и я помогу тебе выполнить твое предназначение, – сказал Анраку.

И Кумасиро с низким поклоном ответил:

– Да, господин первосвященник.

Анраку посвятил его в духовный сан и утвердил на посту храмового надзирателя.

Кумасиро уничтожал любого, кто проявлял изменнические настроения. Вскоре его повысили до заместителя первосвященника. Он упивался своей властью убивать, но его жажда всегда оставалась неудовлетворенной. Больше всего он хотел следовать одному пути с Анраку, пока план первосвященника не преобразит его и весь мир.

Крики монаха затихли. Истинное Благочестие обмяк на краю ванны, теряя сознание.

– Почти готов, – сказал доктор Мива.

Приблизившись к жаровне, Кумасиро вынул из поясных ножен кинжал. Магическая дверь открывалась: все вокруг засияло новыми красками, как в лучах солнца. Он запрокинул монаху голову. Шум мехов отдавался у него в ушах все громче. Один молниеносный удар поперек горла – и вода в ванне окрасилась алым. Кумасиро блаженствовал, впитав энергию духа жертвы, не заботясь о посторонних вроде Мивы. Соучастники молчаливого заговора, они должны были терпеть странности друг друга – для общей же пользы.