– Стало быть, вы хотите знать, не заявлял ли кто об исчезновении людей? – подсказал Утида. После кивка Хираты он состроил унылую мину и произнес: – К сожалению, проследить судьбу отдельных лиц в этом городе очень непросто.

– Знаю, – ответил Хирата.

Все горожане по месту жительства объединялись в группы с выборным старостой во главе, которому поручалось вести учет новорожденных, умерших, приезжих и выбывших на вверенной ему территории. Чиновники замка Эдо производили перепись дворов даймё и предводителей бакуфу. Гигантские по объему регистрационные записи хранились в местных храмах. В полицейской же управе о происшествиях в патрулируемых районах двести сорок досинов докладывали непосредственному начальству из пятидесяти ёрики, а те накапливали донесения в своих кабинетах. Таким образом, сведения, разыскиваемые Хиратой, существовали, но до них еще надо было добраться.

– Потому я в первую очередь понадеялся на вас.

– Что ж, слышал я о нескольких исчезновениях... – Лицо Утиды сморщилось в гримасе крайней сосредоточенности. – Весной из квартала увеселений в Ёсиваре пропала шестнадцатилетняя куртизанка.

– Не годится. Погибшая была старше, – сказал Хирата. Описание жертв ему прислал Сано из покойницкой с посыльным.

– В прошлом месяце приходил портовый грузчик с просьбой найти его престарелую мать.

– Слишком стара.

– Еще была женщина, сбежавшая из дома в Суруга-дай несколько дней назад, замужем за зеленщиком. Ей тридцать четыре.

– Уже ближе. – Записав имена супругов, Хирата спросил: – А как насчет маленьких мальчиков?

– В Кёбаси был один случай. – Хирата приободрился, но Утида тут же добавил: – Пропал мальчик девяти лет.

Если верить доктору Ито, погибший ребенок был гораздо младше.

– В остальных известных мне случаях речь шла о взрослых.

– Ясно, – ответил Хирата без тени расстройства.

Он полагался на свои силы, удачу и озарение, которое рано или поздно придет и избавит от необходимости сутками рыться в пыльных архивах. Хирата поблагодарил Утиду к отправился к большой конторе в задней части здания. Два десятка писцов сидели за столами, подготавливая приказы и докладные. Едва появился Хирата, как все они тотчас отложили кисти и согнулись в поклоне.

– Повелеваю составить объявление, – произнес Хирата, с отрадой наблюдая суету писарей, достающих чистую бумагу и готовящихся строчить под диктовку.

В его бытность рядовым досином никто из этих напыщенных сановных отпрысков и ухом не повел бы в его присутствии.

– "Господин главный следователь желает установить личности женщины и ребенка, найденных мертвыми после пожара в храме Черного Лотоса, – продиктовал он. Зачитав описание жертв, данных Сано, Хирата продолжил: – Располагающие какими-либо сведениями по этому делу обязаны доложить о них в полицейское управление Эдо".

Когда писцы закончили работу, он сказал:

– Сделайте тысячу копий, но сначала запишите другой приказ и разошлите всем ёрики: "Каждыйдосиндолжен прикрепить указанную бумагу на все доски для объявлений и раздать старостам районов".

В воздухе замелькали кисти – писцы принялись размножать приказы. Хирата взял несколько копий, чтобы распространить по дороге к Суруга-дай. Когда он проходил через приемную, его поманил Утида.

– Могу я дать вам совет? – Главный секретарь говорил вполголоса, чтобы не расслышали посторонние. Лицо его было мрачно. – Кто высоко поднимается, тому больнее падать. Идя на поводу у гордыни и честолюбия, можно расстаться с тем, что действительно дорого.

Хирата рассмеялся.

– Спасибо, но вам не о чем беспокоиться!

И он вышел из управы, довольный собой. Если убитая женщина – пропавшая жена зеленщика, возможно, он сумеет разгадать тайну убийцы и поджигателя. А нет – так начнет разбирать архивы. Тем временем отклики на объявления наверняка дадут что-то ценное для следствия. Да, и если появится шанс, он должен узнать, чем вызвана странная прихоть Мидори.

6

Хожу я в поисках существ,

обреченных страдать,

Рождаясь, старея, болея и печалясь.

Всем, кто приимет мою истину,

Дарую высшее наслаждение.

Сутра Черного Лотоса

Усадьба начальника полиции Оямы находилась к юго-востоку от замка Эдо, в Хаттёбори, где жил и Сано в годы службы в вооруженной полиции. Район Хаттёбори можно было по праву назвать плотницким.

Сано гнал коня мимо мастерских, где пилили, строгали и полировали древесину, выделывая из нее всевозможные двери и балки, половицы и опоры, не говоря о мебели. В теплом полуденном солнце древесная пыль сверкала золотом. По ту сторону высоких заборов множились жилища процветающих купцов, снабжающих город строевым лесом. Торговля здесь шла полным ходом; по каналам сновали туда-сюда баржи, груженные деревом.

Сано остановился у прилавка со снедью – перекусить жаренной на бамбуковых шпажках рыбой, рисом и чаем. За едой он наблюдал, как грузчики волокут мешки с рисом, бочонки с солью и прочей бакалеей от набережной к мастерским. Запах канальной тины мешался с чадом открытых жаровен. Через толпу обывателей ехал облаченный в легкие доспехи ёрики в сопровождении подручных.

Сано криво усмехнулся, вспоминая свою недолгую службу в качестве полицейского сыщика. Ёрики из поколения в поколение служили дому Токугава, в связи с чем отличались изрядной напыщенностью. Сано, оказавшийся в их кругу случайно, считал своим долгом служение справедливости, а не соблюдение церемоний. Товарищи не замечали его, начальство критиковало, а полицейские чины изгнали за неповиновение. Зато в итоге непохожесть Сано вкупе со счастливым поворотом судьбы обеспечили ему нынешнее высокое положение.

Он доел рыбу и поехал дальше по лабиринту густонаселенных улочек к комплексу зданий самурайского гарнизона с полицейской управой в центре, расположенному в южной части правительственного округа Эдо. Здесь находился дом Оямы. Высоко над оштукатуренной белой стеной возносились черепичные крыши двухэтажного особняка, дома стражи и слуг, конюшни и лабазы. Над жилищами мелких полицейских начальников виднелись сторожевые вышки. Сано подозревал, что здания гарнизона были построены на грязные деньги – по слухам, ёрики не гнушались взяточничеством. Напротив двустворчатых ворот, задернутых траурным пологом, он слез с коня и представился страже.

– Я расследую смерть достопочтенного начальника Оямы, – сказал Сано, – и должен поговорить с его родственниками.

Семья Оямы состояла из двух сыновей и дочери. Ввиду того что дом был полон друзей и родни покойного, прибывших утешить сирот, Сано приняли в крытом павильоне посреди сада камней. Дети Оямы расселись на корточках напротив следователя. Старшему сыну Оямы, Дзинсаю, было двадцать с небольшим. Худощавый и впечатлительный, он казался полной противоположностью отцу, их родство выдавали лишь прямые брови. Умные глаза юноши смотрели устало, а черное кимоно и лучи солнца, пробивающиеся сквозь решетчатые стены павильона, подчеркивали нездоровую бледность лица. Растерянный, остановившийся взгляд выдавал в нем человека, на которого внезапно свалилась большая ответственность.

Когда служанка подала чай и поднос с курительными принадлежностями, Дзинсай нетвердой рукой зажег трубку и глубоко затянулся, словно хотел поскорее ощутить успокаивающее действие табака.

– Наша мать и дед с бабкой умерли много лет назад, – объяснил он, – поэтому мы остались последними в семье, не считая дальней родни.

Юноша представил сидящих по обе стороны от него брата и сестру. Коренастый младший брат Дзюнио, как все молодые самураи, не достигшие совершеннолетия, носил длинные волосы, собранные сзади в хвост. Сестра Тиёко, невзрачная девушка в скромном коричневом кимоно, судя по всему, была средней по возрасту.

– Позвольте выразить соболезнования по случаю кончины вашего почтенного отца, – сказал Сано.

– Большое спасибо. – Старший сын смотрел на него в замешательстве, гадая, зачем пришел Сано. С Оямой его не связывали ни знакомство, ни долгая совместная служба, а значит, у него не было явных причин показываться на поминках. – Можем ли мы чем-то помочь вам?